Знаю ответы на все вопросы: да, нет, не вопрос
Вадим Степанцов известен как солист рок-группы «Бахыт-Компот». На Международной книжной выставке-ярмарке Вадим представлял свою новую книгу стихов «Мутанты Купидона» и декламировал на весь павильон собственные творения. Стихотворения, написаны в иронично-серьезно-шутливом стиле основанного Степанцовым Ордена куртуазных маньеристов. Кто же он на самом деле: музыкант, шоумен или поэт?..
читать дальше— Когда был основан Орден куртуазных маньеристов, я была еще маленькой, а наши читатели, может быть, вообще еще на свет не появились. Поэтому об Ордене знаем исключительно понаслышке. Хотелось бы прояснить все мифы и легенды об этом поэтическом сообществе с таким красивым и загадочным названием…
— Цель создания Ордена куртуазных маньеристов, а появился он в 1988 году, была благородная. Тогда и в журналистике, и в литературе царил такой угарно-очернительский раж, так много говорилось о свинцовых мерзостях режима, что мне захотелось отойти от всего этого, изобрести мирок чистого куртуазного искусства, где бы действовали отвлеченные герои в отвлеченных ситуациях и отвлеченных интерьерах: денди эпохи Оскара Уальда, маркизы на красных каблуках и т.д. С одной стороны, эта поэзия должна быть прочувствована всеми фибрами современной поэтической души, а с другой — содержать иронию и лукавство, свойственное XVIII веку, к которому мы тяготеем. Еще должна быть балладность и сюжетность с одной стороны и тяготение к изощренным формам — сонет, триолет, рондо, — с другой. Мы выпустили программные документы куртуазного маньеризма, Манифест куртуазного маньеризма, составили иерархическую лестницу Ордена. Прорыв получился.
Сочетание «куртуазный маньеризм» придумал Виктор Пеленягрэ, бывший архикардинал Ордена. А поскольку слово «Орден» звучало, как мне показалось, красиво, к тому же до нас был только один поэтический Орден — Орден имажинистов — я решил назвать наше сообщество Орденом куртуазных маньеристов. Куртуазный означает не только «рыцарский», «галантный», но еще и «чувственный». А маньеризм — направление западно-европейского искусства XVI века. Оно характеризовалось сочетанием несочетаемого: возвышенного и низменного, трагического и комического, прекрасного и безобразного.
— Орден куртуазных маньеристов — это закрытое сообщество, или туда может вступить любой человек?
— Любой из тех, кто близок нам и поэтам Золотого века по духу и также изощрен в форме. Поэты этого времени весело смотрели в лицо судьбе. Наше кредо можно выразить одной строчкой из стихотворения Константина Бальмонта: «Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце!». Иосиф Бродский и похожие на него пииты пришли в этот мир, чтобы сдохнуть. Их стихи — сплошное нытье. У нас по-другому. Плюс ко всему поэт нашего Ордена должен быть универсально образован, потому что, чтобы писать такие стихи, надо пропускать через себя всю мировую литературу.
— А когда вы решили заняться музыкальным «оформлением» своих стихов?
— Это произошло примерно через год после окончания Литературного института. Тогда туда поступил уроженец Казахстана Константин Григорьев — в дальнейшем Константэн. Мы познакомились, и я сразу почувствовал в нем родственную душу. Он повез меня отдыхать в Казахстан на озеро Балхаш к своим родителям. Там, сидя на берегу озера, мы решили создать музыкальную группу — «Бахыт-Компот». «Бахыт» — слово арабского происхождения, означает «счастье». Кроме всего прочего у киргизов и казахов это очень распространенное имя. Вот с этого момента начинается моя певческая карьера, рок-н-рольское подполье. Тогда моими кумирами были Гребенщиков и Науменко. Потом я познакомился с группой «Браво» и подарил им песню «Король оранжевое лето». Кстати, мы с «Бахытом» иногда ее исполняем в первоначальной версии. Она более острая, хулиганская.
— Название группы — «Бахыт-Компот» — переводится как «компот счастья». Назовите несколько ингредиентов вашего компота счастья.
— Ирония, романтика, хард-рок, панк, чуть-чуть шансона — вот и получается такой бахыт-компот.
— Рядом с названием вашей группы я как-то видела приписку «апоплексический рок-н-ролл»…
— Это придумал наш барабанщик. Смысл в том, что мы вроде бы люди немолодые, а все туда же: хотим, «задрав штаны, бежать за комсомолом». Вроде бы скоро дедушками станем, а продолжаем зажигать, как молодняк. А так рано или поздно апоплексический удар может хватить. Это своеобразная самоирония.
— Вы не раз в интервью говорили, что из всех участников группы «Бахыт-Компот» вы один только музыкой зарабатываете себе на жизнь. Какой бы работой вы могли еще заниматься?
— Когда-то я умел краны чинить, наращивать батареи — одним словом, слесарничать. Работа вроде бы физическая, но мозги так не сушила, как работа вырубщика жестких кожтоваров на заводе техкожизделий, которую я тоже попробовал в свое время.
— В школьные годы, когда молодая кровь бурлит и просит приключений, как раз и случаются эти самые приключения, которые потом, в зрелом возрасте, весело вспоминать. Расскажите о вашем самом ярком воспоминании школьных лет?
— Эх, давно это было. Начиная с 5–6 класса мы с друзьями частенько по праздникам ходили на кладбище. Там на могилах верующие старушки оставляли яйца и самогоночку. Мы аккуратно сливали из всех стаканов в один, потом набирали вдоволь закуски и так приобщались к взрослой жизни. Эти наши застолья всегда были яркими и праздничными.
— Я читала вашу новую книгу «Мутанты Купидона». Почему она так называется?
— Купидон — это олицетворение любви. А что такое любовь в современном перенаселенном мире? Она приобретает какие-то несвойственные ей свойства, мутации.
— Расскажите о своей первой любви?
— Это было в пятом классе. Мы познакомились в кукольном кружке в пионерском лагере. Ростом эта барышня была на голову выше меня. Я только смотрел на нее со стороны и вздыхал. Я жил в городке Узловая, а она в Новомосковске. Поэтому, я специально экономил на завтраках, чтобы накопить на билет на автобус. Для меня было настоящим подвигом ездить в Новомосковск. Ездил туда в надежде ее встретить, но так и не встретил.
— У вас много стихотворений, посвященных женщинам, в которых они выглядят нелицеприятно. Краткий портрет можно нарисовать тремя словами: продажные, пьющие, гулящие. Чем же мы вам не угодили?
— Между прочим, особи мужского пола там тоже не святыми изображены. И неизвестно, кто предстает в более нелицеприятном виде. В книге несколько разделов. Есть довольно лирический раздел, где я меньше всего пытаюсь выглядеть циником, а больше — романтиком. Любой человек ищет в жизни идеал. Сначала «очаровывается» этим поиском, а не находя идеала — разочаровывается. Появляется горечь. Я женщин, скорее, люблю и жалею, что с очень многими уже не могу связать судьбу в силу своего возраста, а может, не столько возраста… Просто нельзя объять необъятное.
— В ваших стихах много секса, но мало любви. Какое место любовь занимает в вашей жизни?
— Определяющее. На самом деле ни я, ни мои герои без любви секса не делают. Чем отличается Дон Жуан от бабника? Дон Жуан ЛЮБИТ! Пусть час, пусть два часа, пусть два дня, но он воспламеняется искренне. У меня то же самое. А для бабника женщины так, шкала личных достижений.
— В ваших стихах измены происходят как само собой разумеющееся. Как вы сами относитесь к ним?
— По этому поводу вспоминается стихотворение Александра Петровича Сумарокова, поэта XVIII века. Сюжет прост: муж уезжает, говоря нашим языком, в командировку, неожиданно возвращается, а жена уже с любовником. Он ей упреки, а она спокойно отвечает:
«Будь господин страстей и овладей собою,
Я телом только с ним — душа моя с тобою».
«Физико-механические» измены это не измены, на мой взгляд. На эту тему последняя книжка модного бразильского автора Паоло Коэльо. Я считаю, что сердце живет по одним законам, а тело — по другим.
— Вы сентиментальный человек?
— Очень. Часто плачу, когда смотрю фильмы. Удивляюсь: некоторые режиссеры (особенно индийские) строят так фильм, что в конце просто начинаешь рыдать. Смотришь на себя со стороны и думаешь: «Ё-мое! Ты же взрослый человек!» А сдержаться не можешь. И у нас есть режиссеры, умеющие вызвать слезу: Дмитрий Астрахан и Тигран Кеосаян.
— У вас есть стихи, изобилующие нецензурными выражениями. Как вы считаете, мат — неотъемлемый атрибут современной литературы?
— Почему современной?! Это богатейшая традиция, существующая в русской литературе с давних времен, примерно с середины XVIII века. Тогда некоторые слова стали табуированными, и пошла эдакая светская нецензурная лирика. А до этого, например, в XVII веке, эти слова совершенно спокойно существовали в обществе, даже в государственных документах. Человек со вкусом понимает, что стихи Ивана Баркова (поэт XVIII века), в которых много неприличных слов, помимо того, что веселы и матерны, еще здорово написаны. Многие современные рифмоплеты пытаются сделать стилизацию под Баркова, но это плохо получается. Другие хотят создать нового, «современного Баркова». У них с этим тоже не очень. Вот мы, куртуазные маньеристы, тоже решили этот пробел восполнить. И, по-моему, у нас это получилось лучше, чем у кого бы то ни было. Для меня нет такого понятия — обязательное матерное словоупотребление. Матерные стихи — просто отдельная струя литературы. Другой вариант — когда мат используется ради красного словца. Здесь уже жизнь диктует. Иной анекдот без ядреного словца не расскажешь. Ввернуть это словцо надо так умело, чтобы даже самый последний ханжа не обиделся. Это настоящее искусство, и оно не каждому дано.
— Степанцов — это ваша настоящая фамилия или псевдоним?
— В придумывании псевдонима у меня не было необходимости, так как моя фамилия довольно редкая. Ее корни — с запада Смоленщины. Окончание «-цов» — придает какую-то задиристость, как раз свойственную моему характеру. Одно время у меня была мысль взять фамилию бабушки — Вертепа. Это старинная запорожская фамилия, с одной стороны слово «вертеп» означает «гнездо разврата», а с другой — «кукольный театр». А фамилия «Вертепа», наверное, означала «человек из вертепа, кукольник».
— Вы учились на «отлично». Однако образ студента-отличника не очень вяжется с образом разгильдяя, созданным в вашем творчестве…
— Вообще-то, в институте я не был похож на студента-отличника в общепринятом смысле. Времена стояли уныло-серые, и люди ходили в сером. А я был ярким студентом: носил леопардовые штаны, в ушах у меня были кольца. Это сейчас у каждого второго что-нибудь да проколото, а в те времена такие субъекты встречались очень редко, особенно в Литинституте. Там я смотрелся эдаким пестрым фазаном на фоне серых дяденек и затюканных жизнью тетенек. Но мне почему-то кажется, что многие из этих дяденек и тетенек гордились мной: мол, молодец, не ходит в кургузом сером пиджачке…
— А что за история с дипломом?
— Автора гимна Советского Союза Сергея Владимировича Михалкова назначили председателем государственной экзаменационной комиссии, он зачем-то полез читать дипломы. А что такое диплом в Литинституте? Это книжка с творчеством студента, например, на отделении поэзии — поэтический сборник. Михалков открывал дипломы один за другим. Первый, допустим, назывался «Березы, вы мои березы», второй — «Спасибо за все тебе, мама»… и т.д., а мой назывался «Убей меня, красотка, на заре». Старый «киборг» Михалков начал читать, и у него стали плавиться микросхемы. Лев Иванович Ошанин, хоть тоже того замеса человек, но давно варился в молодежной литинститутской среде, поэтому был не чужд либеральных веяний. А Михалков в своем генеральском союзписательском кабинете законсервировался… Одним словом, не хотел пропускать мой диплом, посчитав меня «выползком» либерализма. Но… Михалкову выделили бесплатную путевку в Египет. И пока он там загорал, я благополучно закончил институт. Так придумал ректор Евгений Сидоров, будущий министр культуры.
— Вы уже упомянули слово «киборг». В вашей книге есть целая глава, называющаяся «Киборги и люди». Откуда взялся образ киборгов?
— Вообще-то, это не я придумал. Это распространенная точка зрения: киборги среди нас. А в моей голове этот образ возник неслучайно. Во-первых, навеяло экономическое учение Карла Маркса, который говорил, что с развитием технологической, машинной цивилизации у людей наступает профессиональная идиотизация, проще говоря, мы все больше превращаемся в винтики-шпунтики большого технологического общественного механизма. Во-вторых, я с детства был не чужд фантастики: читал Азимова, Брэдбери и прочих. Так, постепенно у меня возникла идея, что от всех этих киборгов и мутантов люди практически неотличимы.
— Вчера слушала ваш диск. Запомнилась песня «Замороженные сиськи». Чем такой образ навеян?
— У нормального человека нельзя грудную часть отстегнуть и положить в холодильник, а в песне все можно. Не подумайте, что я пою про членовредительство. Просто это фантазия на тему разборных женщин-киборгов. Удобно для мужчин: иметь в холодильнике замороженные сиськи, на случай, если настоящей женщины под рукой не окажется. Главное — не нарушать Уголовный кодекс.
— Я знаю, что вы нередко ездите на метро. Узнают?
— Да, бывает. Я думаю, что узнавать могли бы больше, но люди в метро, как правило, заморочены своими делами. С другой стороны, я не такая знаменитость, как телеведущий Андрей Макаревич. Хотя, знаю, что у одной известной английской музыкальной брит-поп группы есть такая «фишка»: несмотря на то, что они узнаваемы, ездить в общественном транспорте. По приколу. Я решил брать пример со звезд брит-попа. Мне нравится в метро. Там много девушек красивых. Есть на кого полюбоваться. Правда, для меня это еще и трагедия — девушек много, а я один. Очень страшный в этом плане город Николаев. Когда туда приезжаешь, голова начинает кружиться от обилия красивых девушек. Не успеваешь на одной сосредоточить взгляд, как идет другая, третья и т.д. И ты настолько запутываешься, что становится уже ничего не надо. От обилия красоты вокруг наступает состояние асексуальности.
— Вы сказали, что часто влюбляетесь, но как быстро эта любовь проходит?
— На самом деле мне сейчас, в моем возрасте очень трудно влюбиться. А самая главная моя любовь — это пятилетняя дочка, занимающая сейчас всю мою эмоциональную сферу, которая должна была бы затрачиваться на женщин. С дочкой мы видимся довольно часто, хотя живем не вместе. Раньше мы с ней много читали, а сейчас она подросла и стала больше внимания уделять куклам, играм в дочки-матери и всякой подобной хрени, которой набралась от подруг по даче. Мне кажется, она обленилась за это лето: почти перестала читать, разучилась, наверное, а раньше умела. Еще у нее богатая фантазия. В два годика она придумала свой фантастический мир и населяла его придуманными персонажами: это были различные «щекотуны» и «хрюндели», из которых самым любимым считался «хрюндель тормозной».
— Предлагаю вам немного пофантазировать. Если бы была машина времени, в каком веке, каком месте хотели бы очутиться и кем хотели там быть?
— (Задумался) Наверное, в моем любимом XVIII веке. Но не знаю, как долго бы я там прожил, потому что с гигиеной тогда были проблемы в Западной Европе: по людям блохи скакали, и надо было постоянно присыпать тело специальными порошками. Нравится мне в этом веке то, что торжествовала свобода нравов, с одной стороны, а с другой — галантность по отношению к дамам. И даже простой народ старался в галантности не уступать высшим слоям общества. Поэтому общество тогда было достаточно гармоничное. Я бы хотел очутиться там на верхушке иерархической лестницы: иметь собственный замок, работающих на тебя слуг, а самому заниматься охотой или мчаться на лошади на встречу с хозяйкой соседнего замка или, может быть, просто поваляться с какой-нибудь пастушкой в стоге сена.
— А с кем из исторических личностей вы хотели бы пообщаться?
— Естественно, с Пушкиным. Приятно было бы с ним выпить и почитать друг другу стихи. С Маяковским любопытно было бы встретиться. Или с Есениным, хотя он «душный» был, то есть очень прилипчивый, особенно, если ему что-то нужно было от человека. И скандальный. Но пару раз «побухать» я был бы не прочь!
— Вадим, вы много пишете о женщинах. Но скажите, что же вам остается непонятным в нас?
— Я вообще никогда не стремился понять женщину, я воспринимаю ее как объект вожделения и поклонения. Солнце светит, и от него и так хорошо. Зачем разбираться, сколько на нем пятен и какая температура на его поверхности?
Есть, конечно, некоторые «непонятки»: почему мне в магазине скучно, а женщине интересно? Почему женщина выдавливает зубную пасту из тюбика не с «хвоста», а с «головы»? Почему, когда я ей приятен, она не может прямо сказать: «Вот тебе грудь моя — бери меня!», а начинает водить за нос? Причем, если ей удается долго водить за нос, то появляется желание водить как можно дольше: чтоб и стихи читал, и ручки целовал…
— «Основал свой ансамбль,
стал звездой рок-н-рола,
Стало денег, как грязи.
А счастья все нет…»
— Это строчки из одного вашего стихотворения. А как обстоит дело со счастьем на сегодняшний день?
— Конечно, счастье есть! На самом деле это поэтическое кокетство. Счастье есть всегда, я наслаждаюсь каждым прожитым днем, как бы бездарно он ни был прожит. Даже если я с утра включаю «ящик» и зависаю на нем до вечера, за это ругаю себя, кляну, а в душе все равно — «луч солнца золотого», и я радуюсь жизни.
— Можете ли вспомнить наивысший момент счастья? Когда вы почувствовали себя самым счастливым человеком?
— Я всегда чувствую себя счастливым, когда знакомлюсь с особью противоположного пола, и когда понимаю, что она не просто симпатичный человек, а с ней к тому же можно разговаривать на близкие мне темы, ее характер соответствует моему, ее темперамент соответствует моему. А особенно, если это знакомство влечет за собой волшебное продолжение…
Не виллу, не корабль прогулочный,
Не бриллиантов полведра,
А кофе с подогретой булочкой
Я поднесу тебе с утра.
***
А денег все нету, и нету, и нету,
Кругом же красотки, рулетка, стриптиз.
Как жить без богатства большому поэту?
Любовь ведь не словишь на просто «кис-кис»!
***
Непонятны пластиковым бабам
Чувства, что испытывал я к ним,
Надо стать резиновым хотя бы,
Чтоб помять их нежный пластилин.
***
Когда тебе уже семнадцать,
И некому тебя обнять,
И не с кем в губы целоваться
И время ласками занять,
Ты куртуазных маньеристов
Прижми к груди толстенный том,
От их стихов струи игристой,
Упившись, ляжешь ты пластом.
Задравши к небу руки-ноги,
Ты будешь хитро хохотать,
И сексуальные тревоги
Не будут грудь твою топтать.
***
Собрал все были-небылицы, развел игривый политес,
Смотрю: стыдливость у девицы перерастает в интерес.
Прочел ей «Ножки, где вы, ножки?», ее за щиколотку взяв,
И задрожало тело крошки, и вот лежу я с ней, как граф
читать дальше— Когда был основан Орден куртуазных маньеристов, я была еще маленькой, а наши читатели, может быть, вообще еще на свет не появились. Поэтому об Ордене знаем исключительно понаслышке. Хотелось бы прояснить все мифы и легенды об этом поэтическом сообществе с таким красивым и загадочным названием…
— Цель создания Ордена куртуазных маньеристов, а появился он в 1988 году, была благородная. Тогда и в журналистике, и в литературе царил такой угарно-очернительский раж, так много говорилось о свинцовых мерзостях режима, что мне захотелось отойти от всего этого, изобрести мирок чистого куртуазного искусства, где бы действовали отвлеченные герои в отвлеченных ситуациях и отвлеченных интерьерах: денди эпохи Оскара Уальда, маркизы на красных каблуках и т.д. С одной стороны, эта поэзия должна быть прочувствована всеми фибрами современной поэтической души, а с другой — содержать иронию и лукавство, свойственное XVIII веку, к которому мы тяготеем. Еще должна быть балладность и сюжетность с одной стороны и тяготение к изощренным формам — сонет, триолет, рондо, — с другой. Мы выпустили программные документы куртуазного маньеризма, Манифест куртуазного маньеризма, составили иерархическую лестницу Ордена. Прорыв получился.
Сочетание «куртуазный маньеризм» придумал Виктор Пеленягрэ, бывший архикардинал Ордена. А поскольку слово «Орден» звучало, как мне показалось, красиво, к тому же до нас был только один поэтический Орден — Орден имажинистов — я решил назвать наше сообщество Орденом куртуазных маньеристов. Куртуазный означает не только «рыцарский», «галантный», но еще и «чувственный». А маньеризм — направление западно-европейского искусства XVI века. Оно характеризовалось сочетанием несочетаемого: возвышенного и низменного, трагического и комического, прекрасного и безобразного.
— Орден куртуазных маньеристов — это закрытое сообщество, или туда может вступить любой человек?
— Любой из тех, кто близок нам и поэтам Золотого века по духу и также изощрен в форме. Поэты этого времени весело смотрели в лицо судьбе. Наше кредо можно выразить одной строчкой из стихотворения Константина Бальмонта: «Я в этот мир пришел, чтоб видеть солнце!». Иосиф Бродский и похожие на него пииты пришли в этот мир, чтобы сдохнуть. Их стихи — сплошное нытье. У нас по-другому. Плюс ко всему поэт нашего Ордена должен быть универсально образован, потому что, чтобы писать такие стихи, надо пропускать через себя всю мировую литературу.
— А когда вы решили заняться музыкальным «оформлением» своих стихов?
— Это произошло примерно через год после окончания Литературного института. Тогда туда поступил уроженец Казахстана Константин Григорьев — в дальнейшем Константэн. Мы познакомились, и я сразу почувствовал в нем родственную душу. Он повез меня отдыхать в Казахстан на озеро Балхаш к своим родителям. Там, сидя на берегу озера, мы решили создать музыкальную группу — «Бахыт-Компот». «Бахыт» — слово арабского происхождения, означает «счастье». Кроме всего прочего у киргизов и казахов это очень распространенное имя. Вот с этого момента начинается моя певческая карьера, рок-н-рольское подполье. Тогда моими кумирами были Гребенщиков и Науменко. Потом я познакомился с группой «Браво» и подарил им песню «Король оранжевое лето». Кстати, мы с «Бахытом» иногда ее исполняем в первоначальной версии. Она более острая, хулиганская.
— Название группы — «Бахыт-Компот» — переводится как «компот счастья». Назовите несколько ингредиентов вашего компота счастья.
— Ирония, романтика, хард-рок, панк, чуть-чуть шансона — вот и получается такой бахыт-компот.
— Рядом с названием вашей группы я как-то видела приписку «апоплексический рок-н-ролл»…
— Это придумал наш барабанщик. Смысл в том, что мы вроде бы люди немолодые, а все туда же: хотим, «задрав штаны, бежать за комсомолом». Вроде бы скоро дедушками станем, а продолжаем зажигать, как молодняк. А так рано или поздно апоплексический удар может хватить. Это своеобразная самоирония.
— Вы не раз в интервью говорили, что из всех участников группы «Бахыт-Компот» вы один только музыкой зарабатываете себе на жизнь. Какой бы работой вы могли еще заниматься?
— Когда-то я умел краны чинить, наращивать батареи — одним словом, слесарничать. Работа вроде бы физическая, но мозги так не сушила, как работа вырубщика жестких кожтоваров на заводе техкожизделий, которую я тоже попробовал в свое время.
— В школьные годы, когда молодая кровь бурлит и просит приключений, как раз и случаются эти самые приключения, которые потом, в зрелом возрасте, весело вспоминать. Расскажите о вашем самом ярком воспоминании школьных лет?
— Эх, давно это было. Начиная с 5–6 класса мы с друзьями частенько по праздникам ходили на кладбище. Там на могилах верующие старушки оставляли яйца и самогоночку. Мы аккуратно сливали из всех стаканов в один, потом набирали вдоволь закуски и так приобщались к взрослой жизни. Эти наши застолья всегда были яркими и праздничными.
— Я читала вашу новую книгу «Мутанты Купидона». Почему она так называется?
— Купидон — это олицетворение любви. А что такое любовь в современном перенаселенном мире? Она приобретает какие-то несвойственные ей свойства, мутации.
— Расскажите о своей первой любви?
— Это было в пятом классе. Мы познакомились в кукольном кружке в пионерском лагере. Ростом эта барышня была на голову выше меня. Я только смотрел на нее со стороны и вздыхал. Я жил в городке Узловая, а она в Новомосковске. Поэтому, я специально экономил на завтраках, чтобы накопить на билет на автобус. Для меня было настоящим подвигом ездить в Новомосковск. Ездил туда в надежде ее встретить, но так и не встретил.
— У вас много стихотворений, посвященных женщинам, в которых они выглядят нелицеприятно. Краткий портрет можно нарисовать тремя словами: продажные, пьющие, гулящие. Чем же мы вам не угодили?
— Между прочим, особи мужского пола там тоже не святыми изображены. И неизвестно, кто предстает в более нелицеприятном виде. В книге несколько разделов. Есть довольно лирический раздел, где я меньше всего пытаюсь выглядеть циником, а больше — романтиком. Любой человек ищет в жизни идеал. Сначала «очаровывается» этим поиском, а не находя идеала — разочаровывается. Появляется горечь. Я женщин, скорее, люблю и жалею, что с очень многими уже не могу связать судьбу в силу своего возраста, а может, не столько возраста… Просто нельзя объять необъятное.
— В ваших стихах много секса, но мало любви. Какое место любовь занимает в вашей жизни?
— Определяющее. На самом деле ни я, ни мои герои без любви секса не делают. Чем отличается Дон Жуан от бабника? Дон Жуан ЛЮБИТ! Пусть час, пусть два часа, пусть два дня, но он воспламеняется искренне. У меня то же самое. А для бабника женщины так, шкала личных достижений.
— В ваших стихах измены происходят как само собой разумеющееся. Как вы сами относитесь к ним?
— По этому поводу вспоминается стихотворение Александра Петровича Сумарокова, поэта XVIII века. Сюжет прост: муж уезжает, говоря нашим языком, в командировку, неожиданно возвращается, а жена уже с любовником. Он ей упреки, а она спокойно отвечает:
«Будь господин страстей и овладей собою,
Я телом только с ним — душа моя с тобою».
«Физико-механические» измены это не измены, на мой взгляд. На эту тему последняя книжка модного бразильского автора Паоло Коэльо. Я считаю, что сердце живет по одним законам, а тело — по другим.
— Вы сентиментальный человек?
— Очень. Часто плачу, когда смотрю фильмы. Удивляюсь: некоторые режиссеры (особенно индийские) строят так фильм, что в конце просто начинаешь рыдать. Смотришь на себя со стороны и думаешь: «Ё-мое! Ты же взрослый человек!» А сдержаться не можешь. И у нас есть режиссеры, умеющие вызвать слезу: Дмитрий Астрахан и Тигран Кеосаян.
— У вас есть стихи, изобилующие нецензурными выражениями. Как вы считаете, мат — неотъемлемый атрибут современной литературы?
— Почему современной?! Это богатейшая традиция, существующая в русской литературе с давних времен, примерно с середины XVIII века. Тогда некоторые слова стали табуированными, и пошла эдакая светская нецензурная лирика. А до этого, например, в XVII веке, эти слова совершенно спокойно существовали в обществе, даже в государственных документах. Человек со вкусом понимает, что стихи Ивана Баркова (поэт XVIII века), в которых много неприличных слов, помимо того, что веселы и матерны, еще здорово написаны. Многие современные рифмоплеты пытаются сделать стилизацию под Баркова, но это плохо получается. Другие хотят создать нового, «современного Баркова». У них с этим тоже не очень. Вот мы, куртуазные маньеристы, тоже решили этот пробел восполнить. И, по-моему, у нас это получилось лучше, чем у кого бы то ни было. Для меня нет такого понятия — обязательное матерное словоупотребление. Матерные стихи — просто отдельная струя литературы. Другой вариант — когда мат используется ради красного словца. Здесь уже жизнь диктует. Иной анекдот без ядреного словца не расскажешь. Ввернуть это словцо надо так умело, чтобы даже самый последний ханжа не обиделся. Это настоящее искусство, и оно не каждому дано.
— Степанцов — это ваша настоящая фамилия или псевдоним?
— В придумывании псевдонима у меня не было необходимости, так как моя фамилия довольно редкая. Ее корни — с запада Смоленщины. Окончание «-цов» — придает какую-то задиристость, как раз свойственную моему характеру. Одно время у меня была мысль взять фамилию бабушки — Вертепа. Это старинная запорожская фамилия, с одной стороны слово «вертеп» означает «гнездо разврата», а с другой — «кукольный театр». А фамилия «Вертепа», наверное, означала «человек из вертепа, кукольник».
— Вы учились на «отлично». Однако образ студента-отличника не очень вяжется с образом разгильдяя, созданным в вашем творчестве…
— Вообще-то, в институте я не был похож на студента-отличника в общепринятом смысле. Времена стояли уныло-серые, и люди ходили в сером. А я был ярким студентом: носил леопардовые штаны, в ушах у меня были кольца. Это сейчас у каждого второго что-нибудь да проколото, а в те времена такие субъекты встречались очень редко, особенно в Литинституте. Там я смотрелся эдаким пестрым фазаном на фоне серых дяденек и затюканных жизнью тетенек. Но мне почему-то кажется, что многие из этих дяденек и тетенек гордились мной: мол, молодец, не ходит в кургузом сером пиджачке…
— А что за история с дипломом?
— Автора гимна Советского Союза Сергея Владимировича Михалкова назначили председателем государственной экзаменационной комиссии, он зачем-то полез читать дипломы. А что такое диплом в Литинституте? Это книжка с творчеством студента, например, на отделении поэзии — поэтический сборник. Михалков открывал дипломы один за другим. Первый, допустим, назывался «Березы, вы мои березы», второй — «Спасибо за все тебе, мама»… и т.д., а мой назывался «Убей меня, красотка, на заре». Старый «киборг» Михалков начал читать, и у него стали плавиться микросхемы. Лев Иванович Ошанин, хоть тоже того замеса человек, но давно варился в молодежной литинститутской среде, поэтому был не чужд либеральных веяний. А Михалков в своем генеральском союзписательском кабинете законсервировался… Одним словом, не хотел пропускать мой диплом, посчитав меня «выползком» либерализма. Но… Михалкову выделили бесплатную путевку в Египет. И пока он там загорал, я благополучно закончил институт. Так придумал ректор Евгений Сидоров, будущий министр культуры.
— Вы уже упомянули слово «киборг». В вашей книге есть целая глава, называющаяся «Киборги и люди». Откуда взялся образ киборгов?
— Вообще-то, это не я придумал. Это распространенная точка зрения: киборги среди нас. А в моей голове этот образ возник неслучайно. Во-первых, навеяло экономическое учение Карла Маркса, который говорил, что с развитием технологической, машинной цивилизации у людей наступает профессиональная идиотизация, проще говоря, мы все больше превращаемся в винтики-шпунтики большого технологического общественного механизма. Во-вторых, я с детства был не чужд фантастики: читал Азимова, Брэдбери и прочих. Так, постепенно у меня возникла идея, что от всех этих киборгов и мутантов люди практически неотличимы.
— Вчера слушала ваш диск. Запомнилась песня «Замороженные сиськи». Чем такой образ навеян?
— У нормального человека нельзя грудную часть отстегнуть и положить в холодильник, а в песне все можно. Не подумайте, что я пою про членовредительство. Просто это фантазия на тему разборных женщин-киборгов. Удобно для мужчин: иметь в холодильнике замороженные сиськи, на случай, если настоящей женщины под рукой не окажется. Главное — не нарушать Уголовный кодекс.
— Я знаю, что вы нередко ездите на метро. Узнают?
— Да, бывает. Я думаю, что узнавать могли бы больше, но люди в метро, как правило, заморочены своими делами. С другой стороны, я не такая знаменитость, как телеведущий Андрей Макаревич. Хотя, знаю, что у одной известной английской музыкальной брит-поп группы есть такая «фишка»: несмотря на то, что они узнаваемы, ездить в общественном транспорте. По приколу. Я решил брать пример со звезд брит-попа. Мне нравится в метро. Там много девушек красивых. Есть на кого полюбоваться. Правда, для меня это еще и трагедия — девушек много, а я один. Очень страшный в этом плане город Николаев. Когда туда приезжаешь, голова начинает кружиться от обилия красивых девушек. Не успеваешь на одной сосредоточить взгляд, как идет другая, третья и т.д. И ты настолько запутываешься, что становится уже ничего не надо. От обилия красоты вокруг наступает состояние асексуальности.
— Вы сказали, что часто влюбляетесь, но как быстро эта любовь проходит?
— На самом деле мне сейчас, в моем возрасте очень трудно влюбиться. А самая главная моя любовь — это пятилетняя дочка, занимающая сейчас всю мою эмоциональную сферу, которая должна была бы затрачиваться на женщин. С дочкой мы видимся довольно часто, хотя живем не вместе. Раньше мы с ней много читали, а сейчас она подросла и стала больше внимания уделять куклам, играм в дочки-матери и всякой подобной хрени, которой набралась от подруг по даче. Мне кажется, она обленилась за это лето: почти перестала читать, разучилась, наверное, а раньше умела. Еще у нее богатая фантазия. В два годика она придумала свой фантастический мир и населяла его придуманными персонажами: это были различные «щекотуны» и «хрюндели», из которых самым любимым считался «хрюндель тормозной».
— Предлагаю вам немного пофантазировать. Если бы была машина времени, в каком веке, каком месте хотели бы очутиться и кем хотели там быть?
— (Задумался) Наверное, в моем любимом XVIII веке. Но не знаю, как долго бы я там прожил, потому что с гигиеной тогда были проблемы в Западной Европе: по людям блохи скакали, и надо было постоянно присыпать тело специальными порошками. Нравится мне в этом веке то, что торжествовала свобода нравов, с одной стороны, а с другой — галантность по отношению к дамам. И даже простой народ старался в галантности не уступать высшим слоям общества. Поэтому общество тогда было достаточно гармоничное. Я бы хотел очутиться там на верхушке иерархической лестницы: иметь собственный замок, работающих на тебя слуг, а самому заниматься охотой или мчаться на лошади на встречу с хозяйкой соседнего замка или, может быть, просто поваляться с какой-нибудь пастушкой в стоге сена.
— А с кем из исторических личностей вы хотели бы пообщаться?
— Естественно, с Пушкиным. Приятно было бы с ним выпить и почитать друг другу стихи. С Маяковским любопытно было бы встретиться. Или с Есениным, хотя он «душный» был, то есть очень прилипчивый, особенно, если ему что-то нужно было от человека. И скандальный. Но пару раз «побухать» я был бы не прочь!
— Вадим, вы много пишете о женщинах. Но скажите, что же вам остается непонятным в нас?
— Я вообще никогда не стремился понять женщину, я воспринимаю ее как объект вожделения и поклонения. Солнце светит, и от него и так хорошо. Зачем разбираться, сколько на нем пятен и какая температура на его поверхности?
Есть, конечно, некоторые «непонятки»: почему мне в магазине скучно, а женщине интересно? Почему женщина выдавливает зубную пасту из тюбика не с «хвоста», а с «головы»? Почему, когда я ей приятен, она не может прямо сказать: «Вот тебе грудь моя — бери меня!», а начинает водить за нос? Причем, если ей удается долго водить за нос, то появляется желание водить как можно дольше: чтоб и стихи читал, и ручки целовал…
— «Основал свой ансамбль,
стал звездой рок-н-рола,
Стало денег, как грязи.
А счастья все нет…»
— Это строчки из одного вашего стихотворения. А как обстоит дело со счастьем на сегодняшний день?
— Конечно, счастье есть! На самом деле это поэтическое кокетство. Счастье есть всегда, я наслаждаюсь каждым прожитым днем, как бы бездарно он ни был прожит. Даже если я с утра включаю «ящик» и зависаю на нем до вечера, за это ругаю себя, кляну, а в душе все равно — «луч солнца золотого», и я радуюсь жизни.
— Можете ли вспомнить наивысший момент счастья? Когда вы почувствовали себя самым счастливым человеком?
— Я всегда чувствую себя счастливым, когда знакомлюсь с особью противоположного пола, и когда понимаю, что она не просто симпатичный человек, а с ней к тому же можно разговаривать на близкие мне темы, ее характер соответствует моему, ее темперамент соответствует моему. А особенно, если это знакомство влечет за собой волшебное продолжение…
Не виллу, не корабль прогулочный,
Не бриллиантов полведра,
А кофе с подогретой булочкой
Я поднесу тебе с утра.
***
А денег все нету, и нету, и нету,
Кругом же красотки, рулетка, стриптиз.
Как жить без богатства большому поэту?
Любовь ведь не словишь на просто «кис-кис»!
***
Непонятны пластиковым бабам
Чувства, что испытывал я к ним,
Надо стать резиновым хотя бы,
Чтоб помять их нежный пластилин.
***
Когда тебе уже семнадцать,
И некому тебя обнять,
И не с кем в губы целоваться
И время ласками занять,
Ты куртуазных маньеристов
Прижми к груди толстенный том,
От их стихов струи игристой,
Упившись, ляжешь ты пластом.
Задравши к небу руки-ноги,
Ты будешь хитро хохотать,
И сексуальные тревоги
Не будут грудь твою топтать.
***
Собрал все были-небылицы, развел игривый политес,
Смотрю: стыдливость у девицы перерастает в интерес.
Прочел ей «Ножки, где вы, ножки?», ее за щиколотку взяв,
И задрожало тело крошки, и вот лежу я с ней, как граф